Люди могут стать подлинными чудовищами.
Когда Бог хочет наказать человека, он лишает его разума. Но когда безумие или беснование становятся массовыми, они выглядят как норма — норма, с позиции которой здравомыслие кажется безумством. Порой сама человеческая история представляется хронологией безумия: дожившие до наших дней дикие неолитические культы, кровавые мировые религии, беспощадные религиозные войны, все виды порабощения человека человеком и народа — народом, инквизиция, крестовые походы, путчи, мировые войны, тоталитарные режимы, геноцид, голодомор, глобальный терроризм.
Когда я перечитываю бессмертные сатиры Мениппа и Аристофана, или притчи Д. Свифта, или модернистский бестселлер «Улисс» Д. Джойса, или пьесы абсурда Э. Ионеско и С. Беккета, мне видятся не полные сарказма, иронии и гротеска исторические частности, даже не обличение конкретных исторических событий, но — выпуклые реалии нынешнего массового безумия, порой ставящие под сомнение мощь и эволюцию человеческого разума.
Когда полвека тому назад я ввел в обиход термин «йехуизм» (от йеху Джонатана Свифта) для обозначения феномена оболванивания и самооболванивания народа примитивными фашистско-большевистскими идеологиями, я еще не сознавал ни всей мощи человеческого оносороживания (носорогерита Э.Ионеско), ни долговременности бесовских плясок йеху.
Описывая в «Носорогах» тотальное оскотинивание масс, Эжен Ионеско вспоминал, как все большее число его друзей присоединялось к коллаборационистскому движению «Железных крестов». Будто зараженные вирусом мракобесия, люди один за другим принимали образ мыслей и стиль жизни, отвечающие фашистской идеологии, преображаясь настолько, что всякое общение с ними становилось невозможным для него.
Люди становятся подлинными чудовищами, когда среди них распространяется «новая религия» или «великая доктрина». Волна фанатизма, как эпидемия, вызывает патологические изменения в сознании. Французы легко меняли свои убеждения, изменялись сами и готовы были истребить всех тех, кто этих взглядов не разделял. Обыватели уже не только походили, но превращались в диких зверей, носорогов. Под натиском носорогерита мгновенно распадались гражданские устои, человеческие связи, а конформисты и демагоги, всезнающие скептики и пылкие любовники, ответственные чиновники и домохозяйки один за другим сбрасывали с себя человеческое обличье.
Вирус безумия воистину был беспощаден. Противиться ему невозможно. Это была стихия, эпидемия массового психоза. Выгода или страх вынуждали заболевших отказаться от всего человеческого и чем больше их становилось, тем слабее было сопротивление остальных. И вот уже оправдывались любое мракобесие и скотство. И вот уже все хотели стать носорогами, все жаждали реветь, жрать, гадить. Стада носорогов носились по городу, впав в эйфорию разрушения.
Герой пьесы Эжена Ионеско «Носороги» Беренже одинок, все друзья один за другим превратились в носорогов Его единственная задача — не заболеть самому. Вот последний друг Жан присоединился к обезумевшему стаду. Беренже остается одни, запершись и тревожно вслушиваясь в топот и рев. Он смотрит на себя в зеркало и отшатывается в страхе. Его лицо видится ему гадкой человеческой рожей, столь не похожей на благородные носорожьи. На голове нет мощного рога, а тонкая белая кожа не идет ни в какое сравнение с пуленепробиваемой шкурой соотечественников. И вдруг у него возникает непреодолимое желание зареветь, как все вокруг.
У Фридриха Ницше нахожу ту же тему, только в худшем ее варианте — оносороживание выоколобых. Критикуя Вагнера и Байрёйтские празднества, Ницше писал, что даже музыку можно сделать феноменом омассовления, обыдливания, безумия: национальная элита, неотличимая от толпы, превращается в темную массу, подверженную коллективной истерии.
Вспоминаются слова великого русского философа Владимира Соловьева: «Русский народ в лице значительной части своей интеллигенции, хотя и не может считаться формально умалишенным, однако одержим ложными идеями, граничащими с манией величия и манией вражды к нему всех и каждого». Или — Антона Чехова: «Я не верю в нашу интеллигенцию, лицемерную, фальшивую, истеричную, невоспитанную, ленивую, не верю даже, когда она страдает и жалуется, ибо ее притеснители выходят из ее же недр. Вся интеллигенция виновата, вся…»
Может быть, не вся, но то, что прохановы, дугины, кургиняны, глазьевы, мамонтовы, залдостановы, шевченки, шаргуновы, михалковы, гундяевы, лимоновы, леонтьевы, киселевы, эрнсты, садовничии, симоньян, потупчик — все персонажи российского негодяриума — в абсолютном большинстве, сомнений не вызывает. Как и то, что все они, одобряя милитаристско-захватническую политику властей, не стесняются прилюдно кормиться из ее рук: «Продолжает поражать скорость морального разложения, которое уже охватило многих даже среди тонкой прослойки интеллигенции. КрымНаш и поддержка военной агрессии против Украины — это только цветочки».
Если в прежние времена безумие или зомбирование были спонтанными, то ныне мракобесие координируется властью — марксизм, ленинизм, сталинизм, маоизм, путинизм. Его формируют обновленные вариации «Триумфа воли», новые рифенштали и геббельсы. Симптомы те же — агрессия, горящие пламенем ада глаза, брызги изо рта, неадекватность, изгнание из телестудий немногих уцелевших здравомыслящих.
Кстати, понятие «социальное безумие» как феномен массового сознания известен с глубокой древности (aphrosyne) и ярко описан античными философами и сатириками, показавшими, что именно тотальное помутнение мозгов ведет к несправедливости, угнетению и беззаконию (dysnomia). Французский мыслитель Мишель Фуко в монографии «История безумия в классическую эпоху» изучил разные формы социального безумия и способы борьбы с ним. Когда люди получают свободу говорить на языке собственного безумия, пренебрегая «разысканием истины и развитием способности суждения», это неизменно выводит на поверхность внутренний мир дурных наклонностей и извращений, ведет к утрате способности понимания причин и последствий своих поступков.
Массовому безумию неизменно сопутствуют наркотическая эйфория, постоянная тревога, депрессия, апокалиптические ожидания, агрессивность, социальная деморализация, паника, истерия, утрата ценностных ориентаций, девиантное поведение, неадекватность, экстремистские побуждения, другие пограничные или патологические состояния психики. Еще — острая ностальгии по временам «твердой руки», «железного порядка», когда «каждый знал свое место» и ему не приходилось самому искать ориентиры своего социального поведения.
Вопросы о массовом безумии и грандиозных темпах его распространения никогда не возникали ни при гитлеризме, ни при большевизме, ни при маоизме, когда количество жертв помутнения народного разума начало исчисляться миллионами и десятками миллионов человеческих душ. В тех же уникальных случаях, когда у одиночек возникал вопрос «Не безумны ли мы?», именно немногих нормальных, умудрившихся не заболеть носорогеритом, объявляли диссидентами, преступниками и безумцами.
Необычайная, почти непреодолимая сила массового безумия заключается в том, что оно как бы включено в «нормальное» пассивное сознание, легко становясь как бы «нормальным» безумием, усиливающимся самим этим ощущением «нормальности». Философ Александр Пятигорский, отвечая на парадоксальный вопрос, почему быть ненормальным стало нормальным, писал: «Нормальное сознание обычно готово к принятию безумия, более того, к принятию языка безумия, который всегда быстро становится частью (а нередко и основой) «нормального» языка. Последнее еще более усложняет задачу различения содержаний безумия и нахождения, пусть неточных и расплывчатых, критериев безумия».
Массовое безумие не способно разделять «трезвомыслие» и «мракобесие», «реальное» и «внушенное», даже проверяемые факты и «распятых мальчиков». Это ярко выражено в преступной путинской России, не вынесшей никаких уроков из Нюрнбергского процесса. Кстати, когда в ходе подготовки суда над нацистскими преступниками одного из врачей Гитлера спросили, производил ли на него фюрер впечатление маньяка, порвавшего связи с реальностью, тот ответил, что определенно не производил. На самом деле в условиях массового помешательства Гитлер, Сталин или Путин не только не производят на свои народы впечатление мракобесов с поехавшей крышей, но, наоборот, — гениальных менеджеров (не лучший ли симптом массового безумия?).
Паразитируя на бессознательности и животности, массовое безумие характеризуется мощной энергетикой, обеспечивающей его высокую устойчивость, широкую распространенность и долговременность (например, при тоталитаризме). Эта энергетика полностью уничтожает здравость, фактичность, цивилизованность и культурность. Психологи констатируют, что чем безумнее внушаемая народу идея, тем легче она «ложится» на подсознательную основу психики индивида и тем быстрее становится массовой. Секрет массовости безумия — в его соответствии «коллективному бессознательному» и архетипам К.Г.Юнга, именно — в деструктивности темных глубин неолитической компоненты человеческой психики.
Разве происходящее в Северной Корее, Венесуэле, Кубе, ИГИЛ, путинской России не есть наглядное массовое сумасшествие? Разве читая ленту Рунета или Фейсбука, не создается полное ощущение массового помешательства? Разве возвращаемая безумцами первобытность не объединяется ныне с первобытно-общинными племенными вождями? Разве сокрушающие наше сознание «breaking news»не выглядят массовым безумием планетарного масштаба или разнузданным дикарством?
Свидетельствует А.Минкин: «У исламских фанатиков есть хотя бы идея. Эти погромщики не считают себя безумными дикарями. Они уверены, что вершат святое дело — очищают мир от скверны. Говорить им, что они враги цивилизации, — бессмысленно. Всё наоборот! Это остальной мир — безумен и погружен во мрак. Хотя «погруженный во мрак» не взрывает храмы, не сжигает книги». А какая идея у погромщиков наших?
Теперь мы знаем, что предшествует закату государств и народов, или breakdown’у Арнольда Тойнби. Брейкдауну предшествуют носорогерит, мракобесие, дикарство, массовое помутнение разума. Кстати, об этом Россию предупреждал не только гениальный Владимир Соловьев («Национальное самосознание — национальное самодовольство — национальное самообожание — национальное самоуничтожение»), но премьер-реформатор Петр Столыпин, один из немногих русских трезвомыслящих, уничтоженный безумцем: «Народ, не имеющий национального самосознания, есть навоз, на котором произрастают другие народы».