Совсем другое дело, если перед нами Ле Пен.
У меня противоречивое отношение к тому, что сейчас происходит в Европе. Но пора посмотреть правде в глаза и принять простой очевидный факт: те, с кем мы вели переговоры и на кого ориентировались в ЕС на протяжении всей нашей независимой истории, стали в своих странах меньшинством.
Политики меньшинства могут быть единомышленниками, соратниками, друзьями, но когда идет речь о международных отношениях, работать и сотрудничать приходится с теми, кто формально представляет большинство. Нравится нам это или нет, а большинство в Европе качнулось в сторону радикалов, правых сил, которые либо питают сантименты к России и ее методам, либо ею оплачиваются.
Учитывая, что у нас в тренде все еще противоположные настроения, возникает вопрос: можем ли мы говорить теперь о евроинтеграции и что под этим понимаем? Осталась ли Европа той же, что и три года назад? Ведь одно дело, когда мы ведем переговоры с Ангелой Меркель, и совсем другое, если перед нами Марин Ле Пен. Две разные реальности одной Европы.
Очевидно, что у многих в Украине сейчас меняется отношение к ЕС. Так же, как и меняется отношение ЕС к нам.
Хотя если говорить, например, о безвизовом режиме, убежден, что мы его заслужили и сделали для этого немало. Я не работаю в Министерстве иностранных дел, но список требований, выдвигавшийся в обмен на безвиз, изучал. Да, есть огромная вина нашего политического класса в том, что мы не все делали быстро и своевременно. Но в итоге выполнили свои обязательства.
Поэтому позиция ЕС сейчас кажется неискренней. По такой же логике мы могли бы сказать: “Вы знаете, долги, заработанные еще во время Януковича, с которым вы договаривались и команда которого прятала свои активы в Вене и Лондоне, мы обслуживать не станем”. Но нет, мы признаем этот долг и платим, поскольку в силу вступает логика преемственности.
Вот и ЕС должен выполнить свои партнерские обязательства. Я не очень понимаю, почему Украина расплачивается за беженцев в Сирии, при всем уважении к сирийцам. Почему мы должны платить за наплыв эмигрантов некими условностями безвизового режима? Переписывать перечень требований на ходу — это как минимум нечестно. Точно так же, как говорить о нас с Россией без нас.
Несправедливость ведь еще и в том, что Украина, где произошло самое большое вынужденное перемещение населения со времен Второй мировой войны, справляется с этой проблемой самостоятельно. Украинские переселенцы не стали европейской проблемой — никакой лавины через границы с Польшей, Румынией, Словакией и Венгрией за время войны нет и не было.
И это только одна из причин, почему я бы разговаривал с ЕС жестче. Хотя, вероятнее всего, этот совет коснется уже следующей ротации власти, поскольку сейчас большинство процессов между Европой и Украиной носят эмоциональный характер, а не прагматический.
Впрочем, политики ЕС следующей итерации тоже будут говорить с нами жестче. Они не позволят нашим президенту, правительству и правоохранительным органам то, что сейчас происходит,— откровенное и открытое пренебрежение вопросами прозрачности, борьбы с коррупцией и сращивание бизнеса с политикой. И нам стоит к этому адаптироваться.
В то же время нужно понимать, что волна радикализации, накрывающая Европу, неизбежно докатится и до Украины. Но у нас она повлечет за собой совершенно другие последствия.
Сейчас я одинаково опасался бы и левых популистов, и праворадикальных сил. Условных правых коммунистов а-ля Петр Симоненко, агитирующих за тотальную национализацию, превосходство нации, запрет иммигрантов и т. п. Используя правильные лозунги о самостоятельности, они примутся продавать тот же лозунг “вернем страну народу”, но с правым душком и приправленный дулами автоматов.
Нас должен настораживать тот факт, что все правые в Европе так или иначе связаны с Кремлем, о чем, кстати, написано во многих книгах и расследованиях, например в материалах французского журналиста Рафаэля Глюксмана.
Пора осознать, что такого рода настроения раскалывают страну, углубляя бездну между, мягко говоря, эмоциональным электоратом с разными взглядами на прошлое и будущее. И даже если такие течения не оплачиваются Кремлем, они ему однозначно выгодны. То, как мы через это пройдем, и станет нашим испытанием на ближайшие годы.