Тоталитарной власти необходим дикий или зомбированный народ.
Моя жизненная позиция — осмотрительность, осторожность, недоверчивость по отношению к догме, к неподлежащей критике непреложной истине, ко всему тому, с чем все смирились или во что верит большинство. Я полагаю, незыблемость, зашоренность, замшелость, неспособность к развитию — являются серьезными угрозами для человека. Именно из них прорастают подавление человека человеком, тоталитарные поползновения, внешнее и внутреннее рабство. Именно против всего этого, ведущего к тоталитаризму, в свое время восстали Сэмюэль Беккетт и Эжен Ионеско.
Для меня догма, не подлежащая критике истина — это позавчера, затянутое в послезавтра. Я всегда остерегался массовых идей, мифов, увлечений, веры, потому что массовые идеи, мифы, увлечения, вера, слишком часто оказываются убогими, низменными, сервильными, ложными.
Особенно я опасаюсь «Великих Идей», потому что на страже светлых идеалов часто оказываются темные и разрушительные силы. «Многие люди подобны колбасам: чем их начинят, то и носят в себе», как говаривал еще Козьма Прутков. Начинят дерьмом, и будет оно лезть изо всех дыр. Не потому ли слишком часто «глас народа» — глумливый, гнобящий, хамский, матерщинный глас? Не потому ли мифы народные — мания величия, выросшая из комплекса неполноценности?
Подлинной опасностью для писателя является не cтолько возможность преследований со стороны государства, сколько широко распространенное у нас государственное околпачивание, загипнотизированность идеологическими мифами. Зомбописатель, зомбожурналист — один из самых страшных феноменов тоталитаризма как способов испоганивания и исковеркивания человеческих душ.
«Норма» — почти всегда если не зло, то прямое наследие мракобесия, дремучести, первобытности, забубнности, задуренности. Вся история духовной жизни — медленное вытеснение нормы добром. Почему? Потому что, увы, «норма» такова, что «нормальный народ» во все времена распинал и будет распинать новых и новых Иисусов Христов.
Сохранить себя, быть собой — означает искать опору в самом себе, опираться на личные убеждения, принципы, ценности, наблюдать за тем, что происходит в себе самом. Против зомбирования и гипноза общей веры могут устоять только люди исключительно сильного духа. И только идущие, как Марина Цветаева, «противу всех» способны на великие свершения.
Но независимо от того, является человек писателем или читателем, задача его состоит в том, чтобы прожить собственную, а не навязанную или предписанную извне, даже самым благородным образом выглядящую жизнь».
Кровавая, некрофильская, человеконенавистническая жуть тоталитаризма научила меня уважать и ценить не мнение большинства, а индивидуальность, личностность, персональность, особость, неповторимость, непризнанность — всё то, что способно противостоять дикости и разрушительности человеческих орд и живодерству ее вождей. Массовость я отожествляю не с правдой, а с погромом, потому что истина — удел избранных, а невежество и насилие — темной, невежественной, зомбированной и спившейся черни, не способной ни к чему плодотворному.
Я согласен с Бернардом Шоу в том, что эвримен и ныне так же легковерен, как в Средние века. Более того, наше нынешнее отношение к Западу носит вполне средневековый характер веры в существование песьеголовых людей.
Чем дремучей народ, тем у него меньше требований к власти. Поэтому тоталитарной власти необходим дикий или зомбированный народ. Видимо, этим объясняется понижение образовательного уровня. Если бы свиньи умели голосовать, иронизирует автор «Детей Разума» Орсон Скотт Кард, то мужика с ведром пойла неизменно избирали бы свинопасом, сколько бы свиней он при этом ни заколол.
Массовая вера всегда вызывала во мне настороженность, увы, даже вера светлая. Почему? Потому что массовость, численность, групповщина, «единство», овладевшая массой «великая идея» — слишком часто оборачиваются забубенностью, дремучестью, насильственностью.
Чем продолжительней исторический путь массовой веры, тем больше неофитов, и, соответственно, — жертв. Потому-то по количеству последних иные церкви превосходят даже коммунизм и фашизм. Не лучшее ли свидетельство опасности, тоталитарности «великих идей», тоталитарных и большевистской церквей?
Я не отрицаю позитивности некоторых массовых инициатив, но это скорее исключение, чем правило. Гитлеризм, сталинизм, путинизм, религиозный экстремизм, фанатизм, терроризм научили меня страшиться человеческих свор, вооруженных, лучше сказать — заряженных, «великими идеями». Ибо, как предупреждал еще Оскар Уайльд, общественное мнение торжествует там, где дремлет мысль.
Все капканы имеют приманки, но самые страшные приманки, совращающие миллионы, — «светлые, величественные идеалы», «прокладывание новых путей», ярый «национализм», «ура-патриотизм», «истинная вера», «величие народа», «освобождение-отмщение», «борьба до победного конца». За всё это человечеству пришлось платить сотнями миллионов жизней.
Самое страшное для меня — это когда собственный убогий мусор в голове заслоняет всё многоцветье, глубину и многообразие мира.
Есть две жизненные позиции — времени и вечности. Они необходимы, потому что то, что с позиции времени воспринимается и трактуется неизменно как замечательное и великое, с позиции вечности порой оказывается худосочным и смрадным.
Моя жизненная позиция — неофилия, фейерабендовская пролиферация, разномыслие, неуемное стремление к обновлению. Не в том ли состоит сущность либеральной демократии, свободной конкуренции, духовного и экономического плюрализма, быстрого развития стран и народов?
Продуктивно действовать именно контриндуктивно, то есть строить гипотезы, противоречащие хорошо подтвержденным теориям или обоснованным экспериментальным результатам. Таким образом, по мнению Поля Фейерабенда, можно избежать ограничения научной мысли догматами, авторитетом старых теорий, стандартизированным подходом к анализу фактов. Тем более сказанное относится к обыденной жизни, к социальным проблемам, к эволюции жизни в целом.
Мой жизненный принцип: движение — всё, конечная цель — ничто. Вопросы меня интересуют даже больше ответов. Мудрость проявляется, прежде всего, в вопросах.
Как выяснил Д.Саймонтон, творцы культуры — нетипичны и являются отклонениями от стандарта, и только такие «выпадения из времени и места» будоражат жизнь, обновляют знание и веру. Творчество, движение вперед, открытие, пересмотр — это всегда победа новизны над привычкой. Долг мыслителя, непреложная обязанность писателя — говорить «неудобную» правду, рассказывая о том, что обычно замалчивается или скрывается правительством. Ох, как же это всё нелегко.
Тем не менее я всегда был и остаюсь с абсолютным меньшинством, потому что сама жизнь не раз и не два сталкивала меня с теми подонками, которые является рупором масс, и я прочно усвоил, на что способны массы, вооруженные и овладевшие «великой идеей», особенно большевистской или гитлеровской.
1 Comment
…и порошенковизма.