Сталин и Троцкий «слушают» нас.
У Эрдогана два пути: либо воспользоваться этим демократическим капиталом и стать создателем современной Турции, в которой не армия, а народ будет определять будущее страны на честных выборах, либо поверить, что он на самом деле султан, падишах, турецкий Сталин — и сгинуть.
Такой песни — «Сталин и Троцкий слушают нас» — конечно же, никогда не было. Была другая — «Ленин и Троцкий слушают нас», появившаяся на фоне успехов большевиков в Гражданской войне. Но цитата, в которой появились бы имена Сталина и Троцкого, тоже могла бы существовать, потому что в истории Советского Союза был момент, когда большевистские вожди конкурировали между собой. К изумлению многих, аппаратчик Сталин при поддержке других членов политбюро победил идеолога Троцкого, и в результате последнему пришлось отказаться от власти, а затем и покинуть страну. Сталин расправился со всеми его сторонниками — как подлинными, так и мнимыми. А в 1940 году Троцкий, ставший непримиримым врагом и обличителем Сталина, был убит в Мексике советским агентом Рамоном Меркадером. И сколько существовал Советский Союз, столько он считался непримиримым врагом «государства рабочих и крестьян», хотя сам же это государство придумал и создал. Фокус был в том, что после победы Сталина над Троцким никакого «государства рабочих и крестьян» не было даже теоретически. Была империя Сталина.
Почему я обо всем этом вспоминаю? Потому что понимание того, что происходило в советском партийном руководстве в период конфликта Сталина и Троцкого может облегчить прочтение происходящего в Турции. Для многих из нас, живущих в логике современного — и, что важно, западного мира — то, что сейчас там происходит — это конфликт между авторитаризмом и демократией. Кто представляет демократию, а кто — авторитаризм — каждый решает для себя сам. Кто-то считает, что демократию защищали путчисты, а диктатор — Эрдоган. Кто-то считает, что танками демократию не защищают, а Эрдоган — законно избранный президент страны. Но, как видим, суть турецкого конфликта не в этом.
Его суть — в конфликте между двумя течениями в турецком неоисламизме ХХ-ХХI веков. Кстати, появление этого неоисламизма — прямое следствие постоянных вмешательств турецких генералов в политику, вмешательств, породивших насквозь коррумпированную и корпоративную, я бы сказал, олигархическую Турцию, в которой большинство населения не чувствовало себя комфортно. Вот именно протест такой Турции и возглавили неоисламисты, главным идеологом которых был Фетхуллах Гюлен, а главным организатором (после устранения военными Неджметтина Эрбакана) — Реджеп Тайип Эрдоган. О Эрдогане мы знаем много. О Гюлене — почти ничего. Между тем, об этом таинственном человеке написаны научные монографии, им интересуются разведывательные службы всего мира. Чтобы не превращать этот текст в подобие исследования о Гюлене, скажу, что он предложил туркам — и не только туркам — вариант ислама, который мог быть воспринят людьми, живущими в светском обществе. И что эта трактовка захватила миллионы людей, так что вы не можете знать, является ли или нет какой-нибудь ваш хороший знакомый из мусульманской среды приверженцем Гюлена или нет — это особо не афишируют. При этом идеология Гюлена оказалась привлекательной программой для партий Эрбакана и Эрдогана. Благодаря этой платформе Эрдоган пришел к власти. Вернее — они пришли. Эрдоган и Гюлен. Или Гюлен и Эрдоган?
А потом они поссорились. Гюлен, как Троцкий когда-то, оказался в Америке. Эрдоган стал превращаться в абсолютного лидера неоисламистов. При этом он прекрасно осознавал, что турецкая элита буквально нашпигована приверженцами Гюлена, как когда-то советская — приверженцами Троцкого. Когда кто-то за границами Турции удивляется, откуда у Эрдогана буквально через несколько часов появились списки неугодных судей или военных, он не понимает — да сам же Эрдоган по согласованию с Гюленом их и назначал! Он знает все эти списки буквально наизусть — как Сталин всегда знал, кто в партии поддерживает Троцкого. При этом приверженцы Троцкого могли и стремиться присягнуть новому вождю, но Сталин все равно им не верил. Он был таким же параноиком, как и Эрдоган. Нет — большим!
Теперь самый интересный вопрос — а путч? Кто его организовал? Военные, которые хотели восстановления демократии? Гюлен? Сам Эрдоган? Ответ на этот вопрос важен разве что с академической точки зрения. Потому что используется путч именно для расправы над гюленистами — подлинными или мнимыми, а не для борьбы с оппозицией, которая, кстати, поддержала легитимную власть. Вот убийство Кирова в 1934 году — кто его организовал? Каменев и Зиновьев, как утверждала советская пропаганда? Сам Сталин, как в 1961 году утверждал Хрущёв? Или все же Киров был просто убит на почве ревности?
Это не столь важно. Важно — то, что убийство Кирова послужило поводом для чистки в партаппарате, позволило Сталину покончить со всеми, кого он считал неблагонадёжными. А что бы было, если бы победил Троцкий? Или Зиновьев? Да ничего иного. Просто в ГУЛАГ отправились бы сторонники Сталина. Но исторический фокус в том, что Троцкий или Зиновьев победить не могли, потому что были скованы рамками идеологии. А Сталин просто использовал идеологическую оболочку для укрепления личной власти. Это ровно то, что делает Эрдоган.
И тут начинаются различия. Сталин был главой государства, в котором народ был подчинен воли партии в результате ее победы в Гражданской войне и последующих репрессий. А Эрдоган — политик, который побеждает демократическим путем. Когда в Москве в 1941 году появились слухи о возможной оккупации города немцами, жители советской столицы устроили настоящую расправу над драпающими большевиками — так они их ненавидели! А когда в Стамбуле 2016 года Эрдоган обратился к людям, они вышли защищать его против танков. Это дорогого стоит. Это другой народ и другое время.
У Эрдогана два пути: либо воспользоваться этим демократическим капиталом и стать создателем современной Турции, в которой не армия, а народ будет определять будущее страны на честных выборах, либо поверить, что он на самом деле султан, падишах, турецкий Сталин — и сгинуть.
До июля 2016 года Эрдоган проявлял удивительную способность к самосохранению.