Трагедия в Кемерово станет важнейшей точкой перелома.
Траур закончился, и стало понятно, что не просто не станет, но и стать не может: уже через несколько дней эмоциональное потрясение проходит, и жизнь возвращается в привычное русло. Да, губернатор Аман Тулеев подал в отставку, и вместо него «и.о.» до сентябрьских выборов будет уроженец Мариуполя Сергей Цивилев — тот самый, который сначала сказал Игорю Вострикову, потерявшему в огне пятерых родных, «вы что, хотите попиариться на горе?», а потом встал на митинге перед толпой на колени. (Кстати, он едва ли не единственный из местной власти, проработавший замом Тулеева по экономическим вопросам всего лишь месяц, кто оказался готов разговаривать с кемеровчанами в тяжелой ситуации).
Технические и юридические выводы из трагедии будут сделаны — уже проверяются многие ТРЦ не только в России, но и в Украине и иных постсоветских странах, и это правильно. В РФ будет усилен контроль, внесены изменения в законодательство. Но на системные изменения рассчитывать не приходится. С самого начала трагедия была позиционирована в российском информационном поле как эксцесс на низовом уровне, а не как следствие порочности всей социально-политической системы и направления развития нынешней РФ. Власть как таковая — ни при чем, виновны стрелочники и исполнители. Виновна не система, а взяточничество на низовом уровне и алчность «стрелочников».
Да, нескольких «стрелочников» и «козлов отпущения» уже нашли, уволили, а кого-то еще и посадят — слишком глубокая травма.
Но вот еще важнейший маркер: будет ли возбуждено уголовное дело против кого-нибудь из региональных начальников силовых структур, включая МЧС и входящих в эту структуру пожарных, чьи действия (бездействие) могли повлиять на гибель людей? Да, многие простые люди (включая родственников погибших), оказавшиеся в «Зимней Вишне» в момент пожара, вели себя вполне героически — жертв могло быть еще больше. Но почему пожарные не спасали детей из рокового «красного» кинозала № 2 — на это нет ответа ни у кого. Откуда такое равнодушие и безучастность? Именно это больше всего поражает, а не украинский бородатый пранкер, наводивший по телефону панику о 300 трупах. И вот возбуждение уголовного дела против «силовиков» крайне сомнительно, потому как пакт верховной власти и силовой «опричнины» — одна из основ политического режима. В российской политической системе (и украинская, к сожалению, не слишком далеко от нее ушла, но всё-таки ушла) полиция, пожарные и прочие «силовики» существуют не столько для защиты населения (от преступников, пожаров и стихийных бедствий), сколько для защиты власти — в том числе от населения.
Примечательно, что власть держит под жестким контролем сам институт публичной скорби. Кто правильно или неправильно скорбит по тому или иному поводу — это теперь всё равно, что в середине XVII века креститься двумя или тремя пальцами, то есть это важнейшая часть идеологического ритуала. Если ты скорбишь или сочувствуешь пострадавшим без санкции власти (как то было с оппозиционной акцией скорби на Пушкинской площади), значит, ты один из 200 «бузотеров», которые делают «хайп на крови». Тот же Тулеев и Мизулина выражали скорбь не родственникам погибших, а… Путину.
Обновленный политический режим Путина V характеризует мистическое единение царя и народа, иначе говоря, верховной власти и электората. Власть заинтересована в деиндивидуализированном единении, в «механической солидарности» (Дюркгейм), в «бесструктурном единстве» (Л.Д. Гудков), в некритически интерпретированной «соборности» (не по Хомякову, а по его вульгарно-пропагандистским пересказам). И власть панически боится любой общественной самоорганизации, любого проявления субъектности, не согласованной активности, обзывая всё это «бузотерством», Майданами, проплаченными «госдеповскими кукловодами».
Судя по всему, в период правления Путина V внутриполитическая и экономическая повестки будут сведены к минимуму (буквально за первую неделю после выборов — три «черных лебедя»: скандал со Слуцким, Волоколамск и Кемерово). Но минимум внутренней повестки будет компенсирован максимумом внешней. И какова она будет — Бог весть. Крым, Донбасс, Сирия, «весь-мир-нас-не-любит». Кто следующий? Кому на выход? С вещами или без (в смысле, вместе с землей — как Крыму, или без — как Донбассу, Абхазии и Южной Осетии)?
Многих искренних (или наивных) людей поразило, что у патриарха Кирилла не возникло желания лично посетить Кемерово. Но, кажется, никто особо не удивился комментариям некоторых православных священников в том духе, что, мол, Господь попускает подобные трагедии с целью, чтобы живые покаялись — ведь во время Великого Поста «надо детей не в кинотеатры водить развлекаться, а в церковь причащать».
Трагедия в Кемерово и ее последствия показали не только состояние нереформируемости государственной системы, особенно, что касается регионального уровня, но и глубочайшую травмированность российского общества. В конце позапрошлого века великий русский писатель Лесков высказался по поводу чеховской повести «Палата № 6»: «В палате № 6 в миниатюре изображены общие наши порядки и характеры. Всюду — палата № 6. Это Россия…». Теперь это высказывание ни в чести, а при советской власти была даже стандартная тема для школьных сочинений по литературе: «Вся Россия — палата номер 6». И вот теперь таким свидетельством и именем этой неизбывной травмы стал кинозал № 2 кемеровской «Зимней Вишни».
Серьезным испытанием стала трагедия в Кемерово и для украинского общества.
С самого начала в общественном дискурсе возникла альтернатива: 1) скорбеть по погибшим? 2) не замечать вообще? — ведь российское общество (за редкими исключениями) не скорбит по убиенным украинцам — вот уже в течение 4 лет, и только за дни российского траура на Донбассе погибло и было ранено несколько украинских военных. 3) втихую радоваться или тушить пожар бензином — как всё тот же бородатый пранкер? — ведь родители погибших детей гипотетически могли оказаться среди «ихтамнетов», воюющих на Донбассе за «Русский Мир».
Тем не менее, как нам показалось, в украинском обществе сложился консенсус: да, эмоции между российским и украинским обществами несимметричны — российское общество после начала войны в 2014 году в подобных ситуациях не выражало никакой массовой солидарности с украинским. Но украинское общество (в лице социально активных, самодостаточных граждан без девиаций) оказалось способным принять чужую боль — вне зависимости от того, как российское общество воспринимает боль и трагедию украинского общества, длящуюся вот уже четыре года. И такое отсутствие этики талиона (когда работает принцип «око за око»), — это признак выздоровления и надежды. Но в России вряд ли об этом узнают.