Продолжает раздражать наследников большевиков в Кремле.
Открытие в Киеве мемориальной доски поэту Осипу Мандельштаму и его супруге Надежде — совместная жизнь этой пары началась в украинской столице — требует дать ответ на один простой вопрос: почему только сейчас?
Почему о Мандельштаме не вспоминали ни в советские времена, ни в постсоветские — когда открытие любого памятного знака русскому писателю означало бы и напоминание о связи Киева с культурой империи, и о «дружбе братских народов»? Но о Мандельштаме предпочли не вспоминать даже тогда, когда стало модой увековечивать память его современников и друзей — Анны Ахматовой и Марины Цветаевой. Да и сейчас открытие ему мемориальной доски инициировала украинская общественность, а не чекисты из Россотрудничества.
Ответить на этот вопрос не так сложно. Мандельштам раздражал — и продолжает раздражать — большевиков и их наследников в Кремле — больше, чем многие другие русские поэты начала ХХ века. Даже когда его формально реабилитировали, прочитать его стихи, купить сборник произведений, было не так просто. Первое стихотворение Мандельштама я прочёл на страницах латвийского журнала «Даугава» — в Риге разрешали то, что было немыслимо в Москве или Киеве. Книгу разыскал в библиотеке семьи знаменитого украинского артиста Николая Яковченко. Прочёл — и той же ночью переписал от руки, потому что понимал, что второй раз с этим изданием могу уже не столкнуться. Такое это было событие — Мандельштам.
И это при том, что поэт всегда был далёк от политики. Интерес к политике ему заменяла гениальная интуиция, божий дар. Именно поэтому Мандельштам написал пророческое стихотворение о Сталине, в котором назвал соратников и поклонников вождя «полулюдьми». Полулюди! Люди, которые превращаются в зверей по мере своего поклонения идолу! Разве это определение сталинского политбюро — «сброд тонкошеих вождей» — не подходит к «политбюро» Путина? Разве те, кому противостоит Украина сегодня — не «полулюди»? И разве большевики могли простить Мандельштаму это определение? Не случайно Борис Пастернак, который услышал это стихотворение Мандельштама, воспринял сам факт его появления как безумие, как самоубийство — и оказался прав.
Но интуиция Мандельштама гораздо объёмнее, чем просто понимание сути тоталитарного режима. Мы часто дискутируем об этнической составляющей Голодомора. И оппоненты видения организации искусственного голода как стратегии уничтожения украинского села обычно рассказывают, что «голод был везде» и даже если он был искусственным, то большевики организовывали его против крестьянства вообще, а не против украинского крестьянства.
Мандельштам в мае 1933 года пишет стихотворение «Старый Крым». Стихотворение, которое заканчивается картиной Голодомора.
Природа своего не узнает лица,
И тени страшные Украины, Кубани…
Калитку стерегут, не трогая кольца…
«Тени страшные Украины, Кубани» — точное определение этнических границ Голодомора. Мандельштам не был этнографом, не был журналистом. Он был прежде всего поэтом. Именно этот дар нередко позволяет увидеть то, что другие хотят скрыть.