Жертвы, тоскующие по палачу – это слишком

Любое ограничение базовых свобод ужасно.

Недавно спорил с некоторыми российскими читателями своего журнала о том, страшно ли советское изобретение — шарашка — или нет?

Ни для кого не секрет, что большая наука в СССР делалась в специальных тюрьмах «улучшенного содержания», которые на лагерном жаргоне назывались «шарашками», от слова «шарага» — шайка. Официально называли такие «научные лагеря» Особыми Техническими или Особыми Конструкторскими Бюро, задачей которых было заставить неблагонадежных «вредителей» работать на благо Советской Родине. А как тогда определялись неблагонадежные или вредители, надеюсь, объяснять не надо.

Я же хочу сказать, что мнение моих оппонентов привело меня в ужас. Оказывается, находится достаточно много людей, которые считают, что практика организации таких вот шараг была оправдана — ну, так надо было государству. А людям, которых там содержали, просто повезло. Они жили сыто, ни в чем не нуждались, и даже еду им подавали по специальному меню и на хорошем фарфоре.

Я не шучу. Именно так, повезло. Тут и согласиться можно — повезло!

Не расстреляли, не послали валить лобзиком лес, не забили табуретами на допросе, не отдали социально близким уголовникам, не заморозили, залив водой в зимней тайге, — попёрло, можно сказать. И действительно, так везло далеко не всем, многих забивали насмерть сразу после ареста, многие выхаркивали легкие после нескольких месяцев на рудниках…

Хорошее было в стране Советов везение.

Людям не понятно, что любое ограничение базовых свобод для мыслящего человека ужасно. Что использование рабского труда безнравственно по определению. И неважно, роет раб канал, строит железную дорогу, трудится на галерах или проектирует космические корабли, неважно, чем его кормят и на чем подают — он несвободен. Он — раб. Мне возразят, что лучше быть рабом, чем мертвецом, а я отвечу, что страна, которая дает своему гражданину такой выбор — херовая страна.

Когда очередной дебил начинает мне рассказывать, что Сталин был прекрасным эффективным менеджером, появляется большое желание двинуть этого дебила тяжелым по темечку, чтобы мозги стали на место.

Эффективный менеджер эксплуатировавший рабский труд, загнавший страну в лагеря и шарашки, людоед и кровный брат Гитлера, создатель и наследник одной из самых страшных, античеловечных и неэффективных систем в мировой истории для этих людей — герой.

Меня уже не удивляет раб, восхваляющий рабовладельца, не поражает гражданин тирании, обожающий тирана, не возмущают убийцы, превозносящие убийцу. Но жертвы, тоскующие по палачу — это уже слишком!

Страна, научный потенциал которой ковался в тюрьмах и лагерях для одаренных, талантливых и образованных граждан — это реальный кошмар. Люди, которые восхваляют такой метод организации научно-технической деятельности — больные люди.В жизни человека есть вещи, которыми нельзя поступаться и одна из самых важных вещей — это свобода. Свобода слова, свобода обмена информацией, свобода печати, свобода передвижения, свобода вероисповедания. Для некоторых — это, как дышать.

Но для моих оппонентов — это ничего не значит. Не знаю, что бы они сказали, если бы дело касалось их самих, но в том, что сотни грамотных, умных и одаренных сограждан работали за пайку или из-за страха за свою жизнь или за жизнь близких им людей, они ничего аморального не видят. У меня это в голове не помещается.

Когда в обсуждении жуткого режима в Северной Корее мой бывший коллега по Брейн-Рингу, успевший побыть министром иностранных дел ДНР, Саша Кофман взахлеб рассказывает мне о том, как классно живут счастливые подданные толстомордого диктатора, как оснащены их стоматологические кабинеты, как щедро (вместе с пайкой риса) прекрасное государство КНДР дает кандидату шестьдесят квадратных метров, а доктору наук целых сто с небольшим — это ли не мечта советского человека в 80-е? — я дурею. У меня нет слов, чтобы описать мое возмущение. Я не могу воспринять такого рода логику ни в какой форме. Вообще.

Возможно потому, что помню удушающую атмосферу СССР, даже позднего СССР и не хочу в ней жить. И не хотел. И если бы СССР не подох, то дорога мне была бы только одна — уезжать. Куда угодно. Туда, где я могу своим умом и талантом заработать себе на 60, 100 или 160 метров сам, а не получить (или не получить) от власти, где тебя не посадят в лагерь, чтобы ковать ядерный щит (или топор) страны, не заставят рыть канал или строить дорогу в вечной мерзлоте против твоей воли и бесплатно.

И скажу пару слов шепотом, чтобы услышали те, кто может услышать.

Режимы, построенные на рабском труде, агрессии, ограничении свобод «якобы свободных» граждан, нежизнеспособны последние лет 200. Они не могут выжить в современном мире, как не выживают на морозном воздухе болезнетворные бактерии. Как дохнут микробы в кипятке. И люди, которые ностальгируют по таким режимам, они обязательно вымрут в самом ближайшем будущем. Но пока они живы, они будут пытаться искорежить окружающую действительность в соответствии со своими болезненными пристрастиями. До тех пор, пока они делают это за забором — это ужасно для их соотечественников, но безопасно для человечества.

Проблема в том, что эту чуму трудно удержать за забором. И не дай Бог, если они из-за ограды вырвутся. А написал я это в связи с ночным стартом на Восточном, опальным Рогозиным, поисками виновных в отложенном старте, в связи с приездом Главстерха и его гневом — как это сбой!? Как это не получилось?!! Я бы не сильно переживал, если бы Рогозина тут же расстреляли или кастрировали — за что боролись, то и получите, но это уже лирика. Я посмотрел на всю эту суету, на стройный силуэт носителя на стартовом столе, на рвущееся из маршевых движков яростное, но послушное пламя, и вспомнил о кружке Королёва — это единственное, что он забрал с собой из лагеря на Колыме — кружку, с нацарапанной на ручке фамилией. Говорят, Сергей Павлович был очень жестким и авторитарным руководителем. Очень жестким. Как время и страна, которые его гнули.

Человека можно выпустить из лагеря, но как удалить лагерное мышление из страны, где почти в каждой семье был сиделец? Как научить людей мыслить категориями свободных граждан, если они несколько поколений не знали свободы? Я говорю не о России сейчас. Я говорю о тех, кого СССР жевал почти 70 лет — о гражданах давно несуществующей страны, которые до сих пор уверены, что свобода — это рабство, война — это мир, а незнание — сила.

Источник